В плену говорят все
Я много раз слышал эту фразу за месяц моего пребывания тут. В плену. И от ВСУшников, и от пленных ополченцев. И смысл её мне стал понятен. Конечно, ведь те, кто говорить не хочет, из плена не возвращаются. Они вообще никуда не возвращаются. Уходят в никуда: был человек, и нет его. Остались только следы запекшейся крови на стенах одиночной камеры и иногда вещи...
Мне повезло дважды.
Во-первых, я попал к пограничникам (Державна Прикордонна Служба). Именно они стояли на том несчастливом для меня украинском блокпосту между Донецком и Горловкой, в которую я и ехал днём 16 декабря. А погранцы – это обычные мобилизованные мужики. Это не добровольцы и не нацгвардия, что были недалеко там тоже. И, как говорили сами прикардонники, они со мной, москалём (паспорт и номера на машине - РФ), не стали бы долго говорить. Вернее, просто бы «шлёпнули», а в лучшем случае забрали бы здоровье, хорошенько избив.
Во-вторых, и это я уже понял после первого дня плена, мне повезло, что при мне были изъяты все «улики»: паспорт РФ, рабочий блокнот, документ с одного из заводов Донбасса с "шапкой" ДНР, фотокамера со снимками из моей поездки по ДНР и проч. Всё. Обнаружив всё это после первого же обыска моего «Матиза», погранцы получили всё, что хотели, без избиений и пыток.
Я потом повторял очевидное: да, работал на Минобороны ДНР, да, являюсь гражданином РФ и оружейyиком, да, приехал по приглашению представителей ДНР с 4 по 16 декабря в Донецк, где посетил несколько заводов и дал консультации, как наладить на них выпуск продукции ВПК. Оружия в руках не держал, в боевых действиях участия не принимал. Весь фронт для меня свёлся к далёкой канонаде, которую я слышал, находясь в стенах заводов, благо я попал туда как раз в момент короткого перемирия. Поэтому пытки не потребовались, я был взят, как говорится, «с поличным». Я везучий.
Я, конечно, вспоминал это двойное «везенье» с горькой улыбкой. И когда на днях при очередном выезде из тюрьмы в СБУ я рассказывал историю моего задержания двум пленным ополченцам, которые как и я, попадали на допросы в комнате с решёткой вместо двери в подвале здания (бывшая оружейка при тире), то эта история вызывала даже их дружный смех. И я улыбался тоже.
Ещё бы: на «Матизе», с георгиевской ленточкой на антенне, с московскими номерами, с российским паспортом, - и на украинский блокпост в зоне АТО! Прямо Штирлиц и его парашют за спиной в центре Берлина… «Что это такое?!» - и круглые от удивления глаза ВСУшника с автоматом наперевес. Вот что было первым вопросом, когда он увидел ленточку. А что я мог ему ответить?
О том, что я «попал», догадался за пару сотен метров до блокпоста, когда увидал огромный жовто-блакитный прапор, укреплённый над железобетонными блоками, что стояли поперёк дороги. Уже тогда понял, что ничего изменить нельзя: я был в секторе огня. Любая попытка развернуться и устремиться обратно закончилась бы дырками в кузове моего «Матиза» и, возможно, во мне. Я уже обречённо докатился до этих блоков и остановился. Всё, приехали! Сейчас смешно, но тогда было не до смеха.
Осталась лишь досада на самого себя и свою беспечность: поехал в одиночку, по маршруту, скинутому мне по Интернету накануне другом из Горловки. К нему и ехал. Ни разу не был там раньше. И досада на того ополченца с ДНРовского блокпоста, который проверил мой российский паспорт, видел и ленточку, и меня, но на вопрос, как проехать в Горловку, махнул рукой на дорогу, которая и привела через километр на украинский блокпост. Как это назвать? Невезение?
Сейчас, мне сказали, та дорога закрыта из-за войны, там проезда больше нет. Но как же прикардонники не удивились такому «сюрпризу»? Я был не первый, кто так нечаянно приехал к ним из ДНР. Был даже один российский офицер. Это не случайность, это… Это АТО!
Сейчас, когда я пишу эти строки лёжа на железных нарах, устеленных тёплым клетчатым пледом из передачки от моих хороших товарищей из Москвы, в камере следственного изолятора г. Мариуполя, сейчас это вспоминается с лёгким сердцем. Я живой, я знаю, что ждёт меня завтра – срок или обмен. Но в те первые дни и недели плена всё было по-другому…
Я был в «подвалах». Когда засыпаешь, не зная, будет ли для тебя завтра. Да и заснуть можно с трудом – зима, никакого отопления, холод пробирает до костей. «Подвал», то есть тайная военная тюрьма, это всего лишь стройконтейнер, где темно даже днём. Или заброшенный подвал какой-то ресторации с наваренными в углу самодельными решетками камер из железных уголков (да-да, ресторана: под потолком рядом с камерой всё ещё висел шар с кусочками зеркал, тот, который отражает свет, когда на него направлен прожектор дискотеки).
«Подвалом» может быть всё, что угодно, у этих место общее одно – одиночное содержание, передвижение только с маской на голове и с пластиковой стяжкой на руках, наглухо закрытые окна (если есть). Невозможно понять ни где ты, ни даже какой час. И даже если потом человек попытался бы найти это место – у него вряд ли что получится. Все эти самодельные решетки и цепи будут разобраны и спрятаны. Полная анонимность, полная безнаказанность.
Это система. Система государственной политики Украины по обращению с пленными. Наверняка есть и закрытые ведомственные инструкции об этом, и все следуют им.
Сначала всё было, как обычно. Для меня, не раз попадавшего в руки правоохранительной системы России (оппозиционная политика и оборот оружия) нового ничего не было. Обыск личных вещей, машины, первый допрос прямо в здании блокпоста, сидел на изгрызенном осколками снарядов стуле. Не было только понятых, да и сотрудников внутренних органов тоже – только пограничники и армейская контрразведка. Все они были в масках. Это тоже характерная черта всей АТО – маски везде и всюду. Балаклавы как символ анонимности и войны…
Но потом началось для меня новое: все изъятые вещи покидали в большой белый мешок, в каком хранят муку. Одновременно я заметил пропажу кошелька с деньгами, напоясной барсетки и флэшки с музыкой. С барсетки патриотичные пограничники аккуратно сняли мою красноармейскую звёздочку (потом она попала в СБУ), а USB-флэшку с записями донбасских групп «Граница» и «День триффидов», наверное, решили послушать на досуге. Из машины тоже сразу пропали все вещи – от запасной канистры до навигатора. И если бы не сломанная третья передача, которая вылетала ещё на пути из Москвы в ДНР, то возможно мой «Матиз» не доехал бы до официального ареста (такой - дорого не продать). После двух недель «в подвалах». Ключи от него, конечно, тоже были отобраны. На войне это называется трофеем. В мирное время – кражей.
Сидя на том стуле в здании заброшенного придорожного магазина, который был превращён в импровизированный штаб блокпоста, я начал свой путь пленного. Путь взгляда с другой стороны на эту войну. И на этом пути я видел и старался говорить со всеми людьми – солдатами, ментами, СБУшниками, всеми теми, кто стали моими невольными охранниками в плену. Других собеседников у меня больше пока не будет.
Те прикардонники, что задержали меня, заходили и выходили, смотрели на меня как на редкий трофей – пленный москаль, сам приехавший на украинский блокпост. «Ну ты попал!» - слышал я в свой адрес от каждого. Среди них был один, который снял маску и подсел поговорить рядом. Говорил по-русски. Представился просто: «Я укроп».
Я до этого думал, что «укроп» это такое слово, как и «колорад». Слово-маркер, которым на войне отмечают противника, чтобы обезличить, стереть человеческое во враге. Ведь убить человека гораздо тяжелее, чем «косить укроп» или «жарить колорада». Со слов этого «укропа» я понял, что попал к обычным мобилизованным, пограничникам. А сам он оказался ветераном-афганцем, глубоко за 40. Говорить было трудно – пластиковая стяжка, которой мне стянули за спиной руки, резала кожу всё сильнее. Увидев, что мне больно, этот солдат разрезал штык-ножом стяжку, оставил сидеть со свободными руками. Другой конвоир, конечно, был тоже рядом и держал автомат, наведённый на меня. Поэтому они не боялись, что я куда-то денусь.
Мой стул стоял в самом углу помещения. Я бережно размял руки, сказал «спасибо».
- Ну ты мне скажи, зачем ты приехал? Воевать?
- Нет, работать. Я оружейник. Я токарь.
Тогда уже были изъяты все мои «улики» - в том числе кейс с набором измерительного инструмента: штангенциркуль, линейки, чертилки, транспортир, которые я всегда возил с собой по донбасским заводам. А до этого работал с ними в моей московской мастерской.
- А что у вас в России говорят? Что здесь фашисты? Хунта?
- Так это по телевизору. Что у вас, что у нас – это пропаганда...
Продолжение следует
