30 сентября в России отмечается День воссоединения Донецкой и Луганской народных республик, а также Запорожской и Херсонской областей с Российской Федерацией. Три года миллионы людей живут в России — духовный подъём и положительные эмоции перемежаются с тяжёлыми проблемами на «земле». Радость от возвращения домой, возможности говорить на родном языке и воспитывать детей в своих традициях омрачается бытовой неустроенностью, отсутствием жилья, проблемами с водой (это — самая острая боль) и до сих пор продолжающейся войной с почти ежедневными обстрелами.
Третью годовщину воссоединения с Россией, а также вызовы, с которыми приходиться ежедневно сталкиваться, «Антифашист» обсудил с донецким журналистом, блогером Рамилем Замдыхановым.
— Рамиль, по прошествии трёх лет можете сказать, что дало новым регионам вхождение в состав России? Насколько верно говорить, что для Донбасса это было более востребовано, чем для Запорожской и Херсонской областей?
— Я, пожалуй, начну с конца отвечать на этот вопрос. Было ли для Донбасса воссоединение более востребовано, чем для Запорожской и Херсонской областей? Категорически возражаю против того, чтобы делить граждан России на сорта. И считать, что вот, дескать, Донецк и Луганск выстрадали вхождение в состав России, вот они там ждали 8 лет, а Запорожье и Херсон нет — это не так.
Потому что ситуация в 2014 году так сложилась, что народные восстания смогли победить и закрепиться в Донецке и Луганске. Но в других городах тоже проходили пророссийские митинги.
Жива в памяти картина из Запорожья, где в окружении бандеровцев стояли 300 активистов, которые вышли на митинг против новоявленного украинского режима. И в Херсонской области, и в других регионах тоже были протесты. Просто они оказались подавлены.
Все русскоязычные регионы, которые находились просто под давлением, «предвкушали», что их ожидает в случае, когда победители второго майдана возьмут власть на Украине в свои руки.
Все они так или иначе тяготели к России и рассчитывали на то, что Россия позволит избежать того сценария, который потом развернулся на этих территориях. Но случилось то, что случилось.
Что же касается того, что дало для Донбасса и других регионов вхождение в состав России... Знаете, этот вопрос предполагает меркантильный ответ: включение мощностей Донбасса в состав большой экономики, большой России и так далее.
Но, знаете, я бы всё-таки смотрел в данном случае на эту ситуацию под лирическим ракурсом. Не побоюсь этого слова, но считаю, что этот лирический ракурс имеет право на существование, он самый главный.
Как бы ни пытались издеваться на Украине, но мы вернулись домой, это правда. Это очень важный аспект, его нельзя отрицать. Это возвращение, по большому счёту, не закончилось. Оно идёт. Любой человек, который переживал возвращение домой, неважно, откуда — из армии, из долгой поездки, ещё откуда-то испытывал это щемящее ощущение, когда ты оказываешься дома, в родных стенах. Оказываешься рядом с родными людьми, которые говорят на том же языке, на котором говоришь ты, которые тебя понимают.
Я общаюсь с людьми с Украины, которые оказались за границей в качестве беженцев. Люди оказались в совершенно чужой среде. Люди часто переживают большие моральные страдания из-за столкновения культур, разного отношения родителей к детям и детей к родителям, разного отношения между людьми, другого языка. Несмотря на то, что улочки европейских городов ухоженные, «вымыты мылом», всё равно это чужбина и всё чужое. Очень важно оказаться у себя дома.
Не буду лукавить — мы не попали в край с молочными реками и пряничными берегами. Это серьёзные военные испытания. Поэтому тяжёлый период противопоставляется нашими недругами. А стоило ли возвращение домой всех тех тягот, которые теперь выпали на вашу долю? Я всё-таки убеждён, что стоило.
— Как сейчас происходит процесс интеграции в Россию? В правовом, социальном, инфраструктурном смысле?
— Не без проблем. Тут никак не сбросишь те тридцать лет, которые Донбасс находился в рамках украинского правового и ментального поля.
В украинский менталитет настолько въелся селянско-хуторской, рагульский и прочий колорит, что даже в условиях вооружённого конфликта, они не меняются и остаются стороной, когда каждый норовит украсть свои пять копеек, запереться в свою «хатынку», отгородиться от всего мира и жить свою маленькую жизнь.
Разумеется, этим не мог не пропитаться Донбасс за 30 лет существования в рамках одного государства. И, разумеется, у нас это тоже проявляется. Сейчас это отчасти мешает полноценному стопроцентному вхождению в российское ментальное, правовое и прочее поле.
Но сказать, что вот эти процессы или вот эти тенденции главные — нет. Это те трудности, которые объективно существуют. Игнорировать их точно нельзя, закрывать глаза на них точно нельзя.
Процесс идёт. Как всегда, хотелось бы, конечно, лучшего. Но, наверное, то, что есть на сегодняшний день, в принципе, я могу считать приемлемым.
— Какие проблемы являются сейчас наиболее насущными для Донбасса?
— Совершенно очевидно, что водная проблема — самая острая. Негоже чтобы в XXI веке люди многоэтажных домов таскали воду из подвалов или баков. Там квартиры расположены на третьем, пятом, девятом, двенадцатом этажах. Ну, конечно, это неправильно. Вода должна поступать по трубам — холодная, а лучше ещё, если и горячая.
То, к чему привык весь цивилизованный мир, и то, как было в Донецке, всё это должно вернуться. Отвечать на вопрос кто виноват и что делать — это тема отдельного разговора. Но сейчас это важнейшая проблема, которую нужно решить.
Вторая проблема для Донбасса и других регионов — это, разумеется, кадры. Людей не хватает, необходимо разрабатывать далекоидущие программы. Нужны программы, которые бы позволили добиться того, чтобы кадровый дефицит, особенно в рабочих специальностях, снижался.
Донбасс — это такой индустриальный регион, который всегда славился своей определённой школой, в том числе инженерной, рабочей, научной и так далее. Не будем скрывать, что в течение последних лет этот потенциал выбит и растрачен по разного рода причинам. Люди покидают регион, который находится слишком близко к зоне боевых действий.
Донбасс переживал похожую историю после окончания Великой Отечественной войны. Тогда Советский Союз справился. Донбасс стал для очень большого количества людей в Советском Союзе точкой или даже регионом притяжения.
И люди ехали из других концов страны работать на шахты, заводы. Очень много моих родственников оказалось тогда здесь в 40-е, 50-е годы и так далее. То есть, есть на что смотреть, есть с чего брать примеры.
Шахты, заводы, фабрики и производства не должны стоять пустыми. Донецк опять должен стать мощным индустриальным регионом. А всё остальное — бытовые вещи.
Нужно искоренять эту определённую чиновничью чёрствость, которая проявляется время от времени. Та же проблема с очередями в «Фениксе» (мобильный оператор ДНР проводит перерегистрацию сим-карт, ранее выданных на паспорта ДНР или Украины. Из-за непродуманной процедуры у офисов собираются огромные очереди людей — ред.). Стоят эти работники «Феникса», «хлопают» глазами и говорят, что, дескать, мы ничего не можем поделать: «существуют российские требования, которые обязывают нас привести в соответствии с этим абонентскую базу, поэтому мы должны каждого переписать». Ну сядьте, подумайте, как это сделать в 2025 году так, чтобы людям это доставляло как можно меньше хлопот. Но, тем не менее, проблема решается очень часто «в лоб», что называется. Мол, другого способа не знаем, кроме как заставить людей стоять в очереди.
— Как изменился Донбасс за эти три года? Может быть этнически, культурно.
— Как изменился этнически — это сложный вопрос. Каких-то кардинальных изменений в этническом составе Донбасса не произошло. Вообще Донбасс всегда был интернациональным краем. В полной степени я сам это наблюдал.
Жили люди множества национальностей. Такой интересный социально-культурный феномен, когда каждый человек, представитель каждой национальности свою национальную идентичность, во-первых, не терял, а во-вторых, не противопоставлял.
Вот что важно. Потому что по всему миру, к сожалению, принято противопоставлять свою национальную идентичность: мы, представители одной национальности, мы хорошие, а наши соседи — другой национальности, они плохие, давайте их ненавидеть.
В Донбассе было не так. Наоборот, это была такая цветущая сложность, когда люди жили одной семьёй, но при этом не утрачивали свою идентичность. Это тоже очень важно. То есть это не было такой плавильней по образу США, в которой всё превратились непонятно во что.
Мы это помним, эти праздники на День города, когда диаспоры выставляли свои национальные кухни, это было просто здорово. Мы демонстрировали свою такую особенность.
Как изменился Донбасс культурно — это тоже хороший вопрос. Наверное, скажу, что культурно Донбасс становится всё более и более российским. Это неизбежно.
— А что можно сказать про спайку двух частей Донбасса: той, которая была в составе Украины и самостоятельных республик?
— Вы знаете, я не ощущаю такого. Возможно, мои ответы получаются слишком благостными, но я правда не чувствую каких-то особых проблем.
Нужно признать, что на тех частях Донбасса, которые не входили в состав ДНР, жила часть населения, которая была негативно настроена и по отношению к ДНР, и по отношению к России.
Я думаю, что подобного рода личности нашли способы покинуть места, где они в массе своей находились. И сейчас они находятся где-нибудь на Украине, либо ещё дальше. Поэтому с ними таких контактов и конфликтов нет.
Сейчас это происходит безболезненно и естественно, как шарики ртути, которые объединяются во что-то единое. Может быть, это слишком идеалистический взгляд, разумеется, есть проблемы, но в массе своей я такого отторжения и какого-то такого негатива не вижу.
Что касается нарочитого использования украинского языка, это всё носит больше манифестационный характер. Я уверен, что в 8 или даже 9 из 10 человек общаются на русском языке
К чему это веду? За время постмайданной Украины и в период СВО тотальной украинизации в Донбассе точно не было, её невозможно было провести. Украина, может быть, и пыталась, но нужны были слишком большие усилия, которых у неё нет. Люди сохранили и русский язык, и даже определённые местные региолекты. И это точно не суржик, это русский язык.
Всё это сохранилось. Когда соединяется часть единого целого, больших затруднений либо каких-то конфликтных ситуаций я не вижу.
— Ощущают ли жители Донбасса, что они уже по-настоящему часть России? Какие настроения к третьему году звучат в обществе?
— Я бы разделил две таких вещи. Эйфория и завышенное ожидание — это одно. А ощущать себя частью России, её гражданами — это другое.
Действительно, был какой-то период завышенных ожиданий, когда ходило такое поверье, что порядок в ДНР настанет тогда, когда чёрную полосу на флаге заменят на белую.
Есть какие-то действительно завышенные или отчасти наивные ожидания. Разумеется, расставание с этими или любыми другими ожиданиями сказываются болезненно.
Это не значит, что люди, которые сейчас живут в Донецке, не ощущают себя гражданами России. Уверен, что ощущают. Наш путь в Россию сопряжён с трудностями. Это были трудности и после 2014 года, проще жизнь не стала, и после 2022 года, когда началась специальная военная операция.
Это тот вызов, который стоит перед большой страной. Мы его не можем игнорировать, и это задача, которую нужно решить.
Сейчас период открытого вооружённого конфликта. Сложно ожидать, что жизнь будет такой же хорошей и благостной, как в мирные времена. Точно нет. Нужно пережить этот период, одержать победу и потом уже развиваться в условиях мирного времени.
Наверное, есть люди, которые этим недовольны. Наверное, таких людей много, потому что человеку свойственно жить в мире. Но тут нужно себя убедить, что это такие обстоятельства. Поэтому нужно набраться сил, терпения и пройти этот долгий путь.