«Может, хоть пару дней теперь бить не будут?» Репортаж «Антифашиста» из обстрелянного посёлка Весёлое
22 июля Минская контактная группа договорилась об очередном перемирии, которое должно вступить в силу с полуночи 27-го числа. Донбасс помнит десятки перемирий, которые не закончились ничем, а некоторые не успели даже начаться.
Да и новое — не такое уж новое, просто стороны условились усилить меры контроля за соблюдением старого, о котором договорились ровно год назад, и которое всё ещё «действует» по сей день. Не действует, конечно, и не действовало никогда. Как доказательство этому, накануне переговоров украинская армия обстреляла посёлок Весёлое в окрестностях Донецка, разрушив дома мирных жителей. «Антифашист» поехал на место обстрела, чтобы поговорить с людьми, седьмой год подряд живущими на линии фронта.
Два года назад, летом 2018-го, мы были здесь. С тех пор мало что изменилось, разве что стало больше руин, и умерли некоторые из жителей посёлка, не выдержав тягот и лишений войны. «Баба Галя умерла, слепой умер», — перечисляет комендант посёлка Михалыч. С момента нашей последней встречи он сильно похудел и опалил лицо паяльной лампой, когда пытался что-то починить — она взорвалась прямо у него в руках. Глаза, слава Богу, целы, а вот на коже лица едва начавшие заживать раны от ожогов. Он зачем-то извиняется за свой внешний вид, и рассказывает о вчерашнем обстреле.
«Начали стрелять после семи вечера. На посёлок 15 снарядов легло. Били прямо по посёлку, а тут одни пенсионеры и остались. Слышу, что прилёты по Колхозной идут. Там сейчас всего три семьи живёт, к двоим попало. Я им давай звонить, целы, спрашиваю? Целы, отвечают! Ну, хорошо», — эмоционально говорит он.
Мы идём к полностью сгоревшему дому на улице Колхозной. Обугленные чёрные головешки того, что ещё вчера вечером было жилищем, кое-где всё ещё дымятся. На фоне безбрежного синего неба пожарище выглядит страшно и тоскливо.
«Ты в огород не ходи, — предупреждает меня Михалыч. — Тут прилётов было много, возможно, лежат неразорвавшиеся в бурьяне. Будь осторожна, под ноги смотри». Огород зарос высоким бурьяном. Хозяйка дома умерла, за ним приглядывала её очень пожилая сестра, дети разъехались. «Этот дом был в очень хорошем состоянии, в отличие от руин, что у нас тут. Были, конечно, попадания и раньше, но не критичные. А сейчас вот видишь как», — вздыхает он, показывая пальцем на высокую сосну во дворе. «Счастье ещё, что она не вспыхнула, она же сухая, как порох! Тогда пламенем соседние дома сожгло бы точно», — говорит он.
Пожарные тушили дом всю ночь, сначала, рассказывает комендант Весёлого, приехали из Донецка, потом из Ясиноватой. К рассвету справились.
«Ладно, здесь поплакали, пошли дальше», — говорит он мне.
Мы идём вниз по улице, к водоёму. Когда-то он был местом отдыха не только для жителей посёлка, сюда приезжали из окрестных сёл и даже из Донецка. Люди купались, загорали, ловили рыбу. Сейчас здесь тихо и пусто, берег зарос густым высоким камышом.
«Стрелять начали в 19:20, — рассказывает мне Владимир Егоренко. — Закончили в 19:55». «Это как вы так время-то засекли?», — интересуюсь у него. «Мы были в комнате с женой, как только взрыв услышали, сразу выскочили в коридор и легли на пол, — отвечает. — А в коридоре часы на стене, вот лежал и смотрел на них».
В его огороде разорвалось сразу два снаряда, один и через непродолжительное время второй. «Странные они какие-то, — говорит он, показывая мне воронки в земле. — Раньше было так: когда снаряды летели, мы слышали их по звуку, когда приближались в нашу сторону, и могли спрятаться. А сейчас летят беззвучно, и понимаешь, что прилёт, только, когда взрыв слышишь под окнами». Он показывает мне доски и железную арматуру в огороде, и удивляется, что всё посечено, а осколков нет.
В его доме разбиты окна, их ему поставили всего неделю назад.
«Мы без окон всю войну прожили, как вылетели ещё в начале от взрыва, так и не ставили, потому что обстрелы постоянные. Забили фанерой и так шесть лет прожили. А тут нам благотворительная организация согласилась помочь — Детский фонд мира. Приехали, всё померили, сказали, что будут ставить окна и двери — у нас двери тоже вынесло обстрелом, мы их досками подпираем, а зимой туда снег набивается, чистим постоянно. Так вот они согласились помочь. А потом говорят, что могут поставить только одно что-то — или окна, или двери. Я выбрал окна, но просил не ставить прямо сейчас, а отложить, потому что обстрелы участились. А они говорят — пишите тогда отказ. Ну как я такое буду писать? Согласился, поставили, и на тебе», — вздыхает он. Новые окна простояли в доме Владимира Егоренко всего лишь одну неделю.
Всю войну он вместе с женой прожил в посёлке. «В подвале весь 14—15 год просидели. Соседка с нами неделю всего посидела, а потом уехала из посёлка, потому что стала трястись рука у неё на нервной почве. Теперь мы присматриваем за её домом». До войны Владимир работал механизатором в совхозе «Спартак», потом, когда совхоз распался, ушёл на зернохранилище, потом на пенсию. В первые годы войны вместе с Михалычем под обстрелами развозил хлеб оставшимся в своих домах немногочисленным жителям посёлка. Тогда Весёлое, расположенное рядом с аэропортом, было в эпицентре боёв, окрестные магазины были разбиты и закрыты, транспорт не ходил, некоторым людям буквально нечего было есть. Героизмом свой поступок не считает — уверен, так сделал бы каждый.
Из-за дерева доносится негромкий лай. Пёс по кличке Ричард приветливо машет хвостом — минувшим вечером он чудом остался жив. Снаряды разорвались возле его будки, будь он там — погиб бы. Но ему повезло — было очень жарко, и хозяева пересадили его в тень, за дерево. Это и спасло ему жизнь.
С 2014 года в дом и огород было множество прилётов — и прямых, когда снаряды рвались прямо под окнами, и осколочных, когда рвалось за воротами. Дом посечен, но все дыры аккуратно заделаны цементом, полностью снесённая крыша восстановлена, вот только окна помогли сделать благотворители — но они простояли всего лишь неделю...
«Эх, дедок ты мой, дедок, — говорит жена Владимира Ирина Александровна, обнимая мужа за плечи. — Живы — и слава Богу!».
Мы идём к соседям Владимира и Ирины Егоренко. Их дом также был повреждён в результате вечернего обстрела. Забор по Колхозной, 66/2 согнут и пробит осколками насквозь.
«Мы ужинали в кухне, — рассказывает стоящая у забора хозяйка дома Татьяна. — Сначала стали бить куда-то в сторону, потом к Егоренко попало, и мы это услышали хорошо, а потом и к нам. Такой страх сейчас берёт! Когда постоянно бьют, как бы ужасно это ни звучало, как бы втягиваешься в этот ритм, а вот так, как сейчас, 2—3 раза в месяц, и всегда неожиданно — это большой стресс».
В доме пенсионеров Татьяны и Юрия выбиты окна и повреждена входная дверь. «Пойдёмте во двор, я вам всё покажу», — приглашает она. Юрий стоит рядом и молча улыбается — он не может говорить, в канун войны он заболел, оказалось, что это рак горла. В первые годы войны он перенёс три операции и множество процедур химиотерапии. Лечился под артобстрелами, выходя из больницы, попадал в сырой холодный подвал своего дома. Так было до начала зимы 2014—2015-го, в середине же зимы начались морозы, находиться там стало невозможно. К тому же обстрелами была полностью уничтожена крыша дома. Юрий лечился, а потому не мог уехать из Донецка, был вынужден перебраться к дочери в посёлок Горняк. Татьяна уехала к другой дочери в Харьков, но задержаться надолго там не вышло. Вернулась и жила с мужем на Горняке. В родной дом на Весёлом они вернулись только в апреле 2016-го, когда в посёлке появился свет и газ.
Во дворе деловито кудахчут куры, ходят, потрясая головами, косясь в мою сторону. «Это нам Красный Крест дал их, — рассказывает Татьяна. — Ещё шифер дали на восстановление крыши. Но мы пока опасаемся восстанавливать, накрыли тентом, так и живём. А шифер этот сегодня осколками побило».
«Ещё у нас огород есть, выращиваем картошку, кабачки, тыкву. В прошлом году мы шли туда, и Юру ранило», — рассказывает она мне.
Едва оправившийся от онкологии Юрий пошёл в огород, который расположен в доме родителей Татьяны на улице Набережной. Начался обстрел, снаряд разорвался совсем рядом, два осколка впились мужчине в тело в районе желудка. «Он упал, весь в крови лежит, — рассказывает Татьяна. — Я скорей звонить Михалычу, он его в 21-ю больницу отвёз сразу. Там ему сделали операцию, один осколок вытащили сразу, а второй, маленький, до сих пор в теле — вошёл глубоко в мышцу, достать невозможно. Это случилось 20 июня 19 года. А 21 июля ему сделали вторую операцию, потому что пошёл абсцесс, но на данный момент уже вроде как отошёл, поправился».
Татьяна ласково гладит мужа по спине. Я не перестаю удивляться этим людям, которые находят в себе силы улыбаться даже после разрушительного обстрела.
... С комендантом Весёлого мы идём по просёлочной дороге. Мимо нас, поднимая клубы пыли, едет машина, в ней — местные пенсионеры. «Ну что, план по разрушениям они выполнили, — говорит мужчина, высовываясь из окна и указывая рукой куда-то в сторону позиций ВСУ в районе Опытного. — Может, хоть пару дней теперь бить не будут?». «Может быть», — в унисон отвечаем мы с Михалычем на седьмом году войны..
