«У меня есть семь секунд, чтобы спрятаться»: жизнь в окрестностях «Вольво-центра»

«Мирным гражданам – мирную республику», лозунг, которым так щедро был украшен Донецк в ноябрьские дни, теряет свою актуальность уже в десяти минутах езды от центра города. Здесь, в прифронтовых районах Донецка, которые в сводках принято называть «окраинами города», продолжается война.

Она никуда не уходила отсюда. И, похоже, не собирается. Иногда она затаивается, иногда громко напоминает о себе. Но не уходит. Война перешла в стадию позиционной, а конфликт в Донбассе начинает приобретать черты «замороженного». В состоянии гнетущей «заморозки», между мирным и относительно благополучным центром города с одной стороны, и окопами, где ежедневно идут бои, с другой, живут люди. Они плачут о погибших внуках и раненых детях, интеллигентно называют президента Украины Порошенко «подлецом», надеются, что в случае наступления украинской армии им тоже выдадут автоматы, чтобы они могли отстоять свои дома, а ещё, вопреки всему, любят Россию.

…Рынок за железнодорожным вокзалом, мост, после – прямая дорога на Первую и Вторую площадки. Так называются посёлки, расположенные вокруг Донецкого казенного завода химических изделий, некогда предприятия стратегического значения, которое, волей судьбы, оказалось в эпицентре боевых действий. Предприятие, а значит и посёлки, расположенные в его окрестностях, не раз подвергалось целенаправленным артиллерийским обстрелам со стороны украинской армии.

В районе бывшего автовокзала Западный дорога сворачивает налево. Сам автовокзал, открытый в 2011 году, сегодня выглядит вот так.

Дорога, перегороженная бетонными блоками, ведёт на войну. Там – ежедневно встречающийся в военных сводках «Вольво-центр», куда денно и нощно стреляет украинская армия, стоящая на Песках.

Дорога, сворачивающая налево, ведёт к поселкам.

По сравнению со Второй, Первая площадка выглядит более или менее устоявшей. Девятиэтажные дома с целыми стенами, разбитые в 2014-2015-м окна и балконы почти застеклены, лишь кое-где в глаза бросается фанера вместо стекол.

Последний крупный артобстрел этот посёлок пережил 11 апреля. Тогда с восходом солнца ВСУ нанесли удар по улицам Ленкоранской и Софийской. Семь человек получили ранения, десятки домов были повреждены… Сейчас тут потише, снаряды рвутся на поле боя, которое расположено от посёлка всего-то в паре сотен метров. Люди засыпают и просыпаются под звуки войны, но счастливы уже и тем, что на жилмассив ничего пока не «прилетает».

Вторая площадка – закрытая территория. Пройти сюда можно только миновав шлагбаум и получив разрешение от ополчения, с настоятельной просьбой не фотографировать окрестности. Здесь война предельно близко подобралась к посёлку.

«Я встала, а вокруг меня осколки в траве дымятся»

…Возле трёхэтажного здания общежития, одетая в ярко-оранжевый жилет, подметает пожилая женщина. Вокруг неё носится озорной лохматый пёс, оглашая окрестности звонким лаем, скорее дружелюбным, чем устрашающим.

- Тихо, Рекс! - говорит ему бабушка. – Да вы не бойтесь, он не укусит, - улыбается она мне.

Римме Васильевне Клевцовой 76 лет. Родилась в российской Чувашии, потом с семьёй перебралась в Москву. Там встретила будущего мужа, который увёз её на Украину, в Харьковскую область. Родила троих детей. Муж погиб, а вскоре не стало и сына. Подросшая старшая дочь вернулась в Москву, а Римма Васильевна вместе с младшей переехали в Донецк. Здесь она устроилась на завод, в котором было крупное подсобное хозяйство.

- 25 коров у нас в хозяйстве было, я их всех руками доила. Кормила завод! – она тепло вспоминает прежнее место работы.

Сейчас Римма Васильевна работает дворником. И трудно сказать, чего здесь больше: желания подзаработать небольшую прибавку к мизерной пенсии, или просто не находится одной в холодной комнате, раздумывая о страшной и трудной жизни. Она живёт в нечеловеческих условиях – в её комнатушке нет отопления, вода в коридоре, газ есть только на втором этаже, куда она ходит готовить к единственной соседке, ещё более пожилой женщине.

- Мне соседка даст обогреватель вечером, я комнатку согрею, одеяло нахлобучу и сплю до утра. А утром на работу. Я ведь в хате совсем не сижу. Летом подметаю, пропалываю, кошу, зимой посыпаю, когда лёд, снег чищу. Вся в работе!

В течение войны она ни разу надолго не уезжала из Донецка. Лишь в выходные ездит к дочери, которая живёт теперь в прифронтовом посёлке Стыла Старобешевского района.

Много раз ей доводилось бывать под обстрелами. Когда она рассказывает об этом, её голова начинает мелко трястись, а из глаз водопадом катятся слёзы…

- Один раз я сажала огород, весной это было, а они начали бить из Песок. А я не знаю, куда деться, вокруг ни кустика, чистое поле! На землю упала, а надо мной снаряды летят и рвутся вот где-то совсем рядом. Собачка испугалась, лезет мне под мышку, скулит. Потом затихло всё. Я встала, а вокруг меня осколки дымятся в траве…А то ещё было. Идём мы с соседкой домой, а Пески же совсем рядом. Выехали они на машине, на которой пулемёт стоит, и стали нас веером поливать буквально! Соседка кричит: «Побежали за дом прятаться!». А я не могу. Ноги обмякли, шагу не могу ступить, просто оцепенела. Она меня на себя взвалила и поволокла, так и спаслись. Спасла она меня! А я теперь уж и не знаю, сколько мне жить-то осталось, дождусь ли окончания этого всего…

- Римма Васильевна, а внуки у вас есть? – интересуюсь я.

- Есть, много! И в Москве есть, и в Днепропетровске, и в Константиновке! – она перестаёт плакать и довольно улыбается.

- Почему же они вас к себе не заберут отсюда?

Она грустнеет, ненадолго задумывается, потом тихонько отвечает: «Кому я старая нужна? Всё, что есть, вот это моё. А там сядешь не так, встанешь не так. И уже не рабочая буду. А сейчас я двигаюсь и потому живу!».

Она провожает меня вместе с лохматым Рексом, вдалеке слышится звук разорвавшегося снаряда.

- Зачем Порошенко напал на нас? Что ему от нас нужно?! У него есть его Украина, а от нас ему чего надо? Мы же к нему не лезем! – её голова снова начинает мелко трястись, чтобы скрыть набежавшие слёзы, она наклоняется и медленно гладит Рекса…

«Выхожу на улицу и не знаю, вернусь ли домой»

…В соседней пятиэтажке, где живут всего несколько семей, я встречаю Александра – так представляется этот строгий на вид мужчина. Он собирается на работу, и успевает мне рассказать совсем немного. Александр живёт здесь вместе с женой, дочь с внуками отправил в город – там безопаснее, сын в России. В дом было множество попаданий. «Двери, лутки, окна – всё было выбито! Сейчас окна вставили, а всё остальное ремонтируем своими силами. Поначалу, когда война только началась, были сбережения, за них купили двери, сделали небольшой ремонт, а сейчас не за что даже мешок цемента купить, чтобы заштукатурить!», - рассказывает он. Поэтому, несмотря на пенсионный возраст, мужчина вынужден работать.

- Вот сейчас иду на улицу, и не знаю, вернусь ли домой. И так каждый день. Хлопок слышу и у меня есть 7 секунд, чтобы спрятаться. Потому что если снаряд летит ко мне, то через 7 секунд он будет здесь. Летит с Песок. Если успел в подъезд заскочить – значит, выживу, - делится Александр азами выживания на линии огня.

- Да вы к Валере спуститесь, у него сестра погибла, племянницу ранило сильно. Он вам расскажет, - советует Александр, а сам, торопясь, уходит на работу.

«У меня есть 7 секунд, чтобы спрятаться» - его слова рефреном звучат в моей голове…

…Спускаюсь к Валере. В его квартире также холодно, как и у Риммы Васильевны, отопления нет. Работающий небольшой обогреватель, скорее, выжигает кислород, чем даёт реальное тепло. Он сидит на кровати в тёплой куртке и шапке, которую при моём появлении снимает в знак приветствия.

Сестра Валеры погибла под окном своей квартиры. Начался обстрел. Снаряд разорвался прямо под окнами. Прошло минут десять, затихло. Женщина вместе с дочерью вышли на улицу посмотреть, какие беды принёс очередной «прилёт». Новый снаряд, опровергая народные поверья о том, что «дважды в одну воронку не падает», попал ровно в ту же самую воронку.

- Сестру убило на месте, полголовы ей снесло. Племянницу сильно ранило в ногу, очень сильно, долго лечилась она. А сейчас уехала отсюда. Я один остался, - рассказывает Валера, глядя из окна на место трагедии.

Валера родился и вырос на Украине, в Черкасской области. Вместе с сестрой переехал в Донецк. Работал на расположенной неподалёку шахте «Октябрьский рудник», после на заводе.

«Я хочу, чтобы быстрее это закончилось, чтобы мы к России пошли. Россия – это наши братья. Я с Украины, с Черкасской области я. Я их ненавижу. Ненавижу я их! Вот, где моя земля – Донбасс. Это моя земля! Я здесь в шахте работал, я здесь на заводе работал. Вот, где моя земля. А не эти Порошенки, падлы, что они творят. Брат на брата пошел, а! Ну разве так можно?! Я Россию любил, люблю и буду любить!» - эмоционально говорит Валера, повышая голос почти до крика.

Заслышав громкий разговор, опираясь на палочку, к нам спешит сосед Валеры.

- Николай Яковлевич, - представляется он и приглашает в свою квартиру.

Он одет в тёплую солдатскую куртку с георгиевской лентой на рукаве. Всю войну вместе с женой прожил здесь, никуда не выезжая. Летом 2014-го, вспоминает, жили под абрикосой, прямо на улице, когда не было ни света, ни газа, ни воды – абсолютно всё было разбито обстрелами. Сейчас, говорит, есть всё, кроме тепла. Всю жизнь проработал на «Октябрьском руднике», а вот на пенсии пришлось прятаться от обстрелов. «Порошенко – подлец!» - тихо, но очень ёмко констатирует он.

- Сейчас уже можно сказать почти тихо. В основном, по ночам бьют. А в 14-15-м такое было, что словами не передать! Летело на посёлок очень сильно. В одну нашу крышу только четыре попадания было. Перед окном всё испещрено воронками. Ёлочку, вон, вверх корнями поставило. Люди в подвале сидели неделями. А я в подвал не ходил, дом трусится – а я в комнате сижу. Меня ноги подвели, хожу с палочкой теперь. А вон в углу «запасные ноги» стоят, - показывает он на костыли, прислонённые к стене.

«Да, потише стало, - продолжает он. – Автоматы и пулемёты – это пустяки. Пули летают тут повсюду. Но это ничего. Зато я в своей квартире. И я отсюда не уйду».

- Опасаетесь наступления украинской армии? Об этом сейчас все говорят. А вы здесь, в паре сотен метров от них, - говорю я.

- Нет, - твёрдо отвечает он. – Во-первых, их не пропустят.

- То есть, вы уверены, что наши ребята выстоят?

- Абсолютно. А во-вторых, дали бы нам – мне, соседу, нашим товарищам – по автомату хотя бы и патронов побольше, мы бы тоже помогли. Я хату свою им не отдам. Это то, что я заработал при Советском Союзе, и им – не отдам! - он ударяет палочкой по полу, сурово и прямо смотрит мне в глаза…

«20 мая ей исполнилось 12, а 7 июля её застрелили»

Варвара Фёдоровна и Евгений Борисович сейчас живут на Первой площадке. Это – один из многих их временных приютов. Родной дом на Второй площадке разбит.

- Три попадания только в крышу было. Первые два раза дед чинил, а в третий уже не стал. Все окна разбиты, двери повылетали, потолка нет, стен нет. Полы провалились. Два с половиной года уже дом без крыши стоит. Что от него осталось? – вздыхает Варвара Фёдоровна.

Оставив разбитый дом, они жили у знакомых в центре Донецка, после у других знакомых – в микрорайоне 3-й Восточный. Теперь здесь, поближе к дому. За время войны заработали множество болезней, сейчас большая часть скудной пенсии уходит на лекарства.

Но гораздо сильнее, чем разбитый дом и болезни, их душу рвёт на части горе, незаживающая рана, разделившая их жизнь на «до» и «после». Страшным летом 2014-го националисты застрелили их внучку Сашеньку.

- 20 мая ей исполнилось 12 лет. А 7 июля её застрелили, - Евгений Борисович не в силах сдержать слёз…

- Нас бомбить начали ещё в мае. Мы же рядом с аэропортом находимся. Дети с нами жили. Мы им всё говорили: уезжайте, уезжайте. Они и собрались. Поехали в Доброполье, вывозили детей от обстрелов. На машину специально прикрепили иконки, табличку «дети» поставили на видное место. Проехали блокпост ДНР, потом украинский, заехали в деревню. И тут из посадки выскочили с автоматами и начали стрелять по машине сзади. Сашенька на заднем сидении сидела, с братиком 10-месячным. Она его на пол столкнула, а сама пригнуться не успела. Прямо в затылок её убили…

- Дочка из машины выскочила, плачет, а они ей говорят: «Звыняйтэ, помылылыся, гадалы тэрорысты йидуть». Она кричит, а они ей: «Будэш ораты й тэбэ прыстрэлэмо!».

- Это была армия или нацбаты? – тихо спрашиваю я.

- Скорее всего, нацбаты. Но точно не известно. Они скрылись тогда в той посадке. Следствие идёт до сих пор. Дочку вызывают регулярно, мол, напали на след – напали на след, но так никого пока и не нашли. Хоть бы в глаза взглянуть тем убийцам! - говорит Варвара Фёдоровна.

- Мы здесь её похоронили, на 13-м кладбище. Каждую неделю теперь к ней ходим. Ей бы уже 16 было…

Навсегда оставшаяся 12-летней Сашенька с ромашками в руках смотрит на бабушку и дедушку с большого портрета в центре комнаты…