«22 января мне не руку и ногу оторвало, а разорвало душу». Воспоминания Юлии Михайловой, раненной при бомбардировке Донецка

22 января 2015 года рано утром Донецк содрогнулся от мощных взрывов. В Ленинском районе города под обстрел попала остановка «Завод Донгормаш». Место очень оживлённое, здесь сходятся сразу три вида городского транспорта – маршрутные такси, троллейбус и трамвай. Тут всегда многолюдно.

Первый залп пришёлся на трамвайные пути, метрах в трехстах от кольца. Следующий залп накрыл саму остановку. Один из снарядов взорвался в непосредственной близости от троллейбуса маршрута № 17, другой попал в легковой автомобиль, после чего он выгорел дотла… В результате варварского обстрела погибли восемь мирных жителей, 26 получили ранения. Среди них – молодая и красивая девушка Юля.

…Когда маленькой Юле Михайловой исполнилось два года, её родители развелись. Девочка осталась с мамой, которая души не чаяла в ребёнке и старалась дать малышке всё самое лучшее. Юля росла счастливым ребёнком, превратившись, со временем, в очень красивую молодую девушку.

Первая трагедия случилась в жизни Юли летом 2011 года. После тяжёлой продолжительной болезни умерла мама… С тех пор самым близким человеком для девушки стала бабушка.

Весной 2014-го Юля уехала в Киев. В Донецке тогда воцарился хаос – старая власть рухнула, новая ещё не была создана, стремительно закрывались предприятия, рабочих мест становилось всё меньше. Юля, к тому времени закончившая донецкий институт психологии и предпринимательства, решила попытаться найти работу на Украине. В Киеве она остановилась у друзей, платить за аренду квартиры, к счастью, не пришлось. В течение пяти долгих месяцев девушка искала работу, но везде получала отказ. Причина всюду называлась одна – «ты донецкая». «Это вы во всём виноваты, это вы всю эту кашу заварили, из-за вас началась война! – мне говорили это буквально на каждом собеседовании и отказывали в работе - рассказывает Юля. – Мне было очень плохо. Я позвонила бабушке и сказала, что больше так не могу, слушать всю эту грязь. Она ответила, чтобы я немедленно приезжала. Так, 1 октября 2014-го я вернулась домой».

Дома, в Донецке, Юля сразу нашла работу – устроилась в канцелярию Кировского райотдела полиции города. Но ситуация была очень тяжёлой. «Зарплату нам не платили, гуманитарку молодёжи не давали, - вспоминает Юля. - Мы с бабушкой выживали на тысячу гривен, которую ей дали один раз за всё то время, и гуманитарную помощь, которая тоже выдавалась бабушке по возрасту. Тогда бабушке было 75 лет, сейчас 78. Я ездила на работу, экономя на проезде, только троллейбусом, причём одним и тем же – я выходила в одно и то же время, и этот троллейбус ездил по графику». Это был тот самый троллейбус…

В четверг, 22 января 2015 года, Юля, как обычно, вышла из дому, села в «свой» троллейбус. Зашла через переднюю дверь, поздоровалась с водителем – ежедневные поездки сдружили девушку с ним, заплатила за проезд, и пошла на свои любимые высокие сидения на колесе, расположенные в задней части троллейбуса.

- Только я села, взяла в руки телефон, чтобы переписываться, и – прилёт. Первая мина. Меня оглушило. Рука оторвана была сразу, я видела две торчащие кости, все это висело на мышце. Я оборачиваюсь назад, сзади меня сидели две женщины, головы у них были странно наклонены, неестественно, и я понимаю, что они мертвые.

Я смотрю ещё дальше и вижу машину, в которой заживо горит человек. Этот образ до сих пор стоит у меня перед глазами…

Стараюсь успокоить себя, говорю: «Так, с одной рукой люди живут. Ничего страшного, ты справишься!». Пытаюсь подняться - и тут же падаю. Снова пытаюсь встать и вижу, что моя нога вывернута назад. Всё равно себя успокаиваю и говорю: «Так, ладно. Аппарат Илизарова, полгода-год, и я снова буду ходить». Выползаю из троллейбуса и чувствую, что что-то неладно со мной. Обращаюсь к людям на улице, прошу о помощи. И тут снова прилёты. Я вжалась в асфальт, закрыла руками голову. Ещё три мины. Всего на Боссэ в тот день было четыре прилёта. Я обращаюсь к мужчине на остановке, прошу о помощи. Он берёт меня за плечи, переворачивает на спину - я лежала на животе - расстёгивает шубу, и делает жгут на ногу и руку. Проходит 40 минут. Связь, естественно, не работает. Я читаю «Отче наш» и прошу маму, чтобы забрала меня к себе. Потом я просто лежу и смотрю в небо… Не умираю, и поэтому решаю себя осмотреть, что же со мной произошло. Приподнимаюсь и вижу, что у меня разорвана грудь, как только я пошевелилась, фонтаном полилась кровь. Тогда я решила, что лучше вообще не шевелиться. Время идёт. Ко мне никто не подходит, «скорая» не едет. И вот тут я почувствовала, что умираю. Говорят, что человек чувствует, как это происходит. И я это прочувствовала. Силы стали стремительно уходить. Всё это время я лежала молча, но теперь стала кричать на всю остановку, чтобы вызывали скорую, чтобы что-то делали. Ко мне подошёл ополченец. Я кричу, чтобы он что-то делал. Он куда-то уходит, и мне кажется, что снова проходит вечность. Хотя, возможно, так казалось только мне, а на самом деле всё было быстро. Я кричу мужчинам на остановке: «Берите меня впятером, кладите на заднее сидение автомобиля и везите в больницу, ведь она рядом совсем!». Мужчины укладывают меня в машину, я руковожу процессом, что и как делать говорю, при этом кричу, потому что понимаю, что силы уходят, всё. Тут вернулся тот ополченец вместе с другими ополченцами, они положили меня на носилки специальные, забрали в свою машину и повезли в больницу Калинина. Мы приехали в больницу, ополченцы очень быстро позвали докторов. Доктор осматривает меня и говорит, что руки уже точно не будет. Я понимала это и без него. Потом медсестра спрашивает мои данные. Я не говорю. Понимаю, что меня быстро пробьют через райотдел, где я работаю, позвонят бабушке, а ей 75 лет, у неё случится инфаркт, и после операции я проснусь сиротой. Но тут, как назло, звонит телефон, про который я совсем забыла, он лежал в кармане шубы. Я поставила специальную мелодию на звонки бабушки, чтобы знать, что это она и сразу брать трубку. И я слышу, что звонит бабушка. Врач достаёт телефон из кармана, кричу, чтобы бабушке ничего не говорили. Меня везут в операционную, делают наркоз, я проваливаюсь в сон. Так закончилось моё утро.

Очнулась я в полшестого вечера, в тот же день, уже в палате. Слышу, что врачи между собой говорят о том, что мне пока ничего говорить не надо. Но я же всё слышу и прошу мне рассказать, что со мной. В ответ тишина. Я говорю: «Я понимаю, руки нет, я видела, что она висела на мышце. А что с ногой?». Доктор, наконец, отвечает, что ноги тоже нет. Как ноги нет?! Она начинает мне что-то объяснять, но я её уже не слышу, и проваливаюсь в сон.

- Была хоть малейшая возможность спасти ногу?

- Нет, такой возможности не было. Осколок вошёл в артерию. Нога висела на одной мышце, как и рука.

Всё время пребывания в больнице Калинина Юля находилась в реанимации. На теле девушки было шесть открытых ран: рука в двух местах, грудь, лёгкое, голова. Осколок в лёгком находится до сих пор…

В то время в Донецке было тяжело с поставками лекарств, обезболивающих средств, морфина. Для дальнейшего лечения Юлю перевозят в Ростов. В больнице скорой помощи №2 девушка вновь оказалась в реанимации. «Хирург не был уверен, что я выживу. Это он потом мне сказал. Когда я ползла по земле, в раны набилось много грязи и микробов, началось гниение. Всё это вычищалось операционным путём» - вспоминает Юля. В общей сложности девушка перенесла 14 операций… «Самым трудным периодом была неделя после реанимации, когда наркотики выходили из организма, ты не спишь, ты горишь. Потом меня подняли, сразу вставать тоже тяжело после такого длительного периода нахождения в горизонтальном положении. Организм был ослабленный, я тогда похудела очень сильно. С того момента начались мои мучения. Я правша, но теперь нужно всё было делать левой рукой. Я чищу зубы – паста вываливается изо рта, я ем борщ – он весь на мне. Всё время со мной была подруга Лера. Врачи предупредили её, чтобы она убрала все колюще-режущие предметы в палате, таблетки, всё-всё, чем я могла нанести себе вред. Подруга боялась оставлять меня одну. Но я сказала всем, что за меня можно не беспокоиться, я хочу жить. О суициде не было и речи» - говорит Юля.

Потом была Москва. Реабилитационный центр. Первое протезирование Юля прошла там. Но на протезе проходила недолго – было непривычно тяжело, протез натирал ногу, при этом безумно болела ампутированная рука. Жительница Германии, узнавшая о трагедии Юли из публикаций в прессе, привезла ей качественный протез. Но для того, чтобы девушка смогла в нём ходить, необходимо новое, очень дорогостоящее протезирование, на которое у Юли нет средств. В Донецке такое протезирование не делается.

- А в чём суть этого протезирования?

- Это настройка протеза на компьютере под мою ходьбу, под мой вес, угол наклона туловища, как я спускаюсь по ступенькам, как поднимаюсь, и так далее. Грубо говоря, у меня есть запчасти, но их нужно собрать и настроить на меня. Это делает технолог-протезист на компьютере.

Жить с ноющей от неудобного протеза ногой и безумно болевшей рукой Юля не смогла. Пересела в инвалидную коляску. С тех пор девушка передвигается только на ней.

19 июня 2015-го Юля вернулась в Донецк. Началась совершенно новая жизнь…

- Как ты себя приняла?...

Я не заканчиваю вопрос, но Юля перебивает меня, машет головой и говорит: «Нет-нет! Я себя не приняла. Я до сих пор себя не принимаю!».

- Почему?

- Я не могу. Я не могу смириться с тем, что произошло со мной. Я много думала об этом, много рассуждала. Пыталась понять, зачем меня оставили здесь, оставили жить. Но я не смогла до сих пор принять себя. Я жила до войны одной жизнью, теперь же я столкнулась совсем с другой жизнью. До войны я никогда не задумывалась об инвалидах, об их жизни. Да и на глаза они мне нечасто попадались, разве что только в церкви. А теперь… Нет, я не принимаю себя! Меня не покидает ощущение, что 22 января мне не руку и ногу оторвало, а разорвало душу. Можно жить без конечностей, даже в таких, военных условиях, но жить с разорванной душой невыносимо!..

Мы во дворе Юлиного дома, в Ленинском районе Донецка. У Юлиной коляски сидит шоколадный лабрадор Фин – верный друг с громким голосом и невероятно добрыми глазами.

Бабушка Юли угощает нас вкусным чаем.

- В январе 18-го исполняется три года с той трагедии. Ты общаешься с людьми, которые выжили тогда?

- Нет.

- Почему?

- Каждый живёт со своей историей, со своей болью. У каждого свой мир.

- А какой мир теперь у тебя?

- Друзья, знакомые, соседи по возможности стараются меня поддержать, подбодрить, сказать, что ничего страшного. Но глаза - зеркало души, и в них видно, что люди меня жалеют. Подруги регулярно навещают, иногда мы вместе ходим гулять. Но у каждого своя жизнь, своя семья, работа.

- Как проходит твой день?

- Учусь заниматься бытом. Вытираю пыль, стираю, готовлю. Нахожу рецепт какой-то и начинаю готовить. Котлеты умею делать, салаты, шарлотку. Всё одной рукой. Правда, потом выгляжу как поросёнок, но ничего, стараюсь. Режу, тру, размешиваю. Хожу в бассейн. Посещаю церковь. Постоянно там плачу, потому что раньше заходила туда двумя ногами, а теперь въезжаю на инвалидной коляске… Иногда выбираюсь в город с подругами.

- В Донецке городская среда дружелюбна для инвалидов?

- В принципе, да. Я бываю в парке Ленинского комсомола, Щербакова, на бульваре Пушкина. Перед Евро-2012 там сделали довольно доступную окружающую среду для инвалидов, есть пандусы в этих местах.

- Как ты добираешься туда?

- А вот с этим проблемы. Есть такси для инвалидов, но вызвать его очень проблематично – то машина поломалась, то ещё что-то. Приходится вызывать обычное такси, но и тут есть проблемы. Водители либо просто не хотят брать инвалида, либо заламывают такую цену, заставляя дополнительно платить за коляску, что позволить себе частые выезды я не могу. В троллейбусе по второму и семнадцатому маршруту есть пандусы, и водители должны помогать инвалидам. Если нет, то можно писать на них жалобу.

- Это работает?

- На видео, что я смотрела в сети, да. А как на самом деле – не знаю, пока не сталкивалась с этим.

- Что с социальным обеспечением?

- Мне назначили минимальную пенсию, по общему заболеванию.

- По общему?!

- Да, по общему. Сначала она составляла 1800 рублей, потом повысили до 2600. По идее, я должна платить за коммунальные услуги 50% от их стоимости. Но, как мне объяснили, закон на этот счёт есть, но в силу он пока не вступил. Поэтому я плачу в полном объёме за всё.

- Санаторно-курортное лечение положено инвалидам?

- Нет. Во всяком случае, я о таком не слышала. Но что сделала наша власть лично для меня – меня отправили на 7 или 8 месяцев в Крым. В Евпатории есть центр для инвалидов, там проходят реабилитацию и осваивают новые профессии – швеи, плиточника, столяра, компьютерную грамотность. Утром была учёба, потом свободное время, можно было идти на море. Мы сдали экзамены, получили свидетельства, я вернулась домой. После этого мне захотелось переехать жить поближе к морю.

- Получается, что кроме пенсии в 2600 у тебя и нет ничего?

- Один раз перепало 1500 рублей от собеса. Это всё.

- Какая пенсия у бабушки?

- Три тысячи рублей. Но она ещё работает, несмотря на возраст – 78 лет. Работает комендантом в общежитии.

- Как вы выживаете при таких доходах?

- Я не знаю. Так же, как мы выживали в 2014-м. Например, если бы в 2010 году мне кто-то сказал, что я буду есть котлеты из кильки, я бы никогда не поверила. А потом, когда нечего было есть, бабушка получила гуманитарку, и сделала из кильки в томате котлеты – оказалось, это так вкусно! Очень вкусно! Вот так и выжили.

- Но сейчас же нет никакой гуманитарки?

- Сейчас нет. Но мы и есть стараемся немного…

Юля постоянно сбрызгивает руку водой из небольшой бутылки. Я спрашиваю, зачем она это делает.

- Рука горит. Как будто-бы я держу её над открытым огнём. Боли постоянные, 24 часа в сутки.

- Что врачи говорят? Можно это излечить?

- Можно. Всё дело в голове. Я видела эту руку, видела, висящей её на мышце, и эта боль, этот образ запомнился и не даёт теперь покоя. Это всё психология, с этим нужно справляться. Надеюсь, что когда-нибудь у меня это получится. Точно также я не могу проезжать мимо той остановки. Это место не просто трагическое воспоминание, здесь моя жизнь раскололась надвое, это место – точка какого-то невозврата. У меня внутри всё скребёт и переворачивается. Я проезжаю и стараюсь в это время отвернуться, что-то начать быстро говорить, уткнуться в телефон, одним словом, отвлечься.

- У тебя есть мечта?

Юля задумывается и несколько минут молчит.

- Скорее, цель. Не потерять себя, не потерять смысл жизни, любовь, мотивацию к жизни, не начать жить как «растение». Сохранить себя.

…Война разделила жизнь Юли на «до» и «после». Приковала её к инвалидной коляске. Разорвала душу. Но, превозмогая страх, боль и слёзы, она улыбается. Назло судьбе улыбается Жизни.

Дорогие наши читатели! Если у вас есть желание и возможность, пожалуйста, поддержите Юлю. Ей очень нужна наша помощь.