Призраки Хатыни соврать не дадут
22 марта 1943 года произошла трагедия деревни Хатынь — она была одной из многих, но стала нарицательным символом зверств оккупантов на территории Советского Союза. На фоне жестокости карателей выделяется лишь изворотливость, с которой фигуранты этого дела пытались избежать заслуженного наказания. И она выводит нас уже на куда более неоднозначные этические вопросы.
Человеческое отродье
Трагедия Хатыни началась с успешного рейда партизан — это правда. Но «ответ» немцев на его последствия в любом случае был совершенно несоразмерен нанесённому ущербу. Да и в любом случае был направлен куда угодно, но не на самих «народных мстителей». На атаку из ниоткуда каратели в традиционном для себя духе ответили ударами куда попало.
Всё началось с того, что оккупационные власти отправили в белорусские леса ремонтников чинить повреждённую линию связи. Двинулись туда они, разумеется, не одни, а в сопровождении полицаев. Последних возглавлял немецкий гауптман Ганс Вельке — здоровенный спортсмен, чемпион Олимпийских игр 1936 года.
Вельке не удовлетворился спокойной ездой в середине колонны и приказал водителю обогнать грузовики. Желание проехаться с ветерком оказалось роковым — на пути оказалась партизанская засада. Последовал скоротечный бой, и Вельке был убит. Потеря образцового уберменша привела немцев в ярость. В район засады был направлен 118-й украинский батальон охранной полиции и бригада Дирливангера, который был знаменит двумя вещами — склонностью к крайней жестокости и отсидкой за педофилию. Обоим формированиям (всего в деле участвовало 250 человек) была поставлена туманная, но вполне отвечающая их духу задача — кого-нибудь найти и страшно покарать.
Первыми жертвами стали дровосеки — местные белорусы, валившие лес недалеко от места засады. По ним с ходу открыли беспорядочный огонь. Кто-то был убит на месте, кто-то убежал, а кто-то остался стоять. Как ни странно, тех, кто остался стоять, всего лишь избили и отвезли в комендатуру, откуда в итоге отпустили. А вот жителям деревни Хатынь пришлось намного хуже. Каратели почему-то решили, что партизаны находятся именно там. Ну, или, по крайней мере, относятся к Хатыни хоть каким-то боком. Частично это подтвердилось — войдя в деревню, они немедленно открыли огонь по всем бегущим, и у одной из убитых девушек и впрямь был найден пистолет.
Но не прошло и десятка минут, как события перешли на совершенно новый уровень свирепости. Решив, видимо, «проучить» партизан, каратели просто (успев перед этим кого-то избить и изнасиловать местную учительницу) согнали всё население деревни, которое удалось найти (всего 149 человек) в большой сарай. После чего заперли дверь — и подожгли его. Люди, разумеется, выломали двери и бросились наружу, но тут же попали под пули — каратели не отказывали себе в развлечении стрельбой. Картина, достойная Тридцатилетней войны — у немцев это было, можно сказать, в крови, да и украинцы из 118-го батальона совсем не отставали. Закончив массовое убийство, каратели похватали ценные вещи, скот, подожгли деревню и удалились на места дислокации.
Забеги от правосудия
До конца войны, само собой, дожили не все принимавшие участие в этой бесчеловечной расправе. Война с партизанами не давалась даром — и ряды карателей исправно прореживались. Несколько месяцев спустя погиб, например, человек, изнасиловавший в Хатыни деревенскую учительницу. Но многие другие оставались живы — и они находились на свободе и после 1945 года. Кто-то из украинцев удрал в Канаду. Кому-то сделать этого не удалось, и их ждали Сибирь или расстрел. А некоторые, самые изворотливые, могли что-то утаить и скрываться десятилетиями. Сменить фамилию и переехать на другой конец страны — не самое простое дело, но всё равно лучше, чем петля.
Взять, к примеру, начштаба 118-го батальона Григория Васюру. Тот так ловко запутал следы, что о его причастности к Хатынской трагедии узнали только в середине 80-х, а в 1987-м оставалось расстрелять только практически прожившего жизнь старика. Причём прожившего ой как неплохо — бывший каратель занимал хорошие должности в совхозах и жил, по меркам своего времени, на весьма широкую ногу. Таких затаившихся карателей по одной только Хатыни было много — расстрельные процессы по ней мелькали и в 60-е, и в 70-е годы. Широта этого размаха подводит нас к осознанию одной неприятной правды.
Условно виновные
Советскую сторону любят обвинять в «недоверии своим же пленным». Мол, многих загоняли в фильтрационные лагеря и мурыжили там до выяснения обстоятельств — вместо того, чтобы тут же бухнуться в ноги за прошлые заслуги. Были ли в реалиях той войны другие варианты? Давайте посмотрим. Хотя Великая Отечественная и была далека от лепимого на неё ярлыка «Второй гражданской», в абсолютных цифрах предателей и правда было немало. Этому способствовали как жестокость войны (и, например, обращение с советскими пленными), так и её характер — побеждающая сторона организовывала котлы и набирала массы пленных. А это уже был потенциальный материал, с которым можно было работать.
Русские набирали из немецких пленных пропагандистов, которые лично кричали бывшим боевым товарищам в мегафон предложения сдаться и подчас реально перетаскивали за собой в плен целые подразделения. А немцы рекрутировали карателей. Словом, каждый действовал в рамках своего уровня жестокости и представлений о плохом и хорошем. Кто-то, как генерал Карбышев, держался не просто достойно, но даже и вызывающе. А кто-то — как какой-нибудь Власов или полицаи из 118-го охранного батальона — ломались и шли на предательство. Причём в процессе успевали натворить дел — как, например, с той же Хатынью. А потом, попавшись в лапы правосудию, стремились всячески скрыть свою вину.
В ряде случаев помогали тут только перекрёстные вопросы — в 70-е, например, поймали Василия Мелешко, одного из активных участников бойни в Хатыни. Поняв, что отпираться в своём присутствии там бесполезно, тот пытался если не спрыгнуть с темы, то хотя бы аккуратно съехать с неё. Вот, например, цитата из протокола допроса: «... я лично не стрелял, хотя у меня была винтовка СВТ, я не мог стрелять по безоружным, ни в чём не повинным людям». Но сыграть в невинного телёнка у карателя не получилось, ведь у следствия имелись показания другого карателя под именем Остап Кнапп: «... в основном по сараю стреляли из стоящего против ворот станкового пулемёта и из автоматов Васюра, Мелешко...». И всё это происходило десятки лет спустя после войны. Того же Мелешко расстреляли только в 1975-м. То есть многие могли избегать последствия самых резонансных дел, несмотря на существующую систему фильтрации пленных. А как много палачей ушло бы от ответственности, если бы её и вовсе не было — или если бы она носила сугубо формальный характер?
Учитывая, что ни на исправительно-трудовые, ни, упаси Господь, на лагеря смерти нацистов, фильтрационные лагеря похожи не были, а подавляющее большинство прошедших через них людей было вычеркнуто изо всяких подозрений, приходится признать. Практика, пусть и неприятная многим из воевавших и перенёсших тяготы плена бойцов, была ничуть не менее нужна, чем неприятна. Призраки Хатыни тут соврать не дадут.
Тимур Шерзад
