Простые донецкие парни. Александр Захарченко мечтал о том, чтобы Донбасс стал частью России. Его мечта сбылась. «Антифашист» поговорил с его другом

«Мы воюем тут третий год. Мы хотим на Родину, вернуться в Россию. Сколько ещё мы тут должны провоевать? Что мы должны ещё сделать?». Таким вопросом в разговоре с писателем Сергеем Шаргуновым задавался первый глава ДНР Александр Захарченко. Он не дожил до исполнения своей мечты четыре года — осенью 2022-го Донбасс, наконец, стал частью России, и, кажется, изменил её навсегда. Простые донецкие парни взяли в руки оружие, чтобы защитить свой дом в 2014-м — и, сами того не предполагая, изменили ход истории.

Захарченко стал символом нового Донбасса — прямой, честный, бесхитростный, смелый и добрый. Не политик, не чиновник, но защитник своей земли, на которой родился и во имя которой погиб. Мы решили поговорить о нём с его другом — Сергеем Наумцом. Их дружба началась в юности, в голодные 90-е, и продолжилась до 31 августа 2018 года, когда они встретились в последний раз в жизни. В 2015 году Наумец стал министром строительства и ЖКХ ДНР, работая бок о бок с главой республики. Каким другом был Александр Захарченко, как (и зачем) он пришёл в ополчение, как стал кандидатом на пост главы, изменила ли его власть, кто входил в его ближний круг (и как там оказался «Ташкент»), кто и почему не давал главе ДНР встретиться с главой Чечни. Об этом — в первой части нашего большого разговора.

— Сергей Сергеевич, как вы познакомились и как стали друзьями с Александром Владимировичем?

— Познакомились мы в техникуме промавтоматики, учились в одной группе. Это было начало 90-х годов, сразу после распада Советского Союза. Нам было по 15—16 лет. Группа у нас была очень дружная, все друг за друга стояли горой. У нас всех было очень много общего: примерно один уровень образования, все занимались тем или иным видом спорта, примерно одинаковый уровень доходов у родителей. Вместе ездили в колхозы — хотя Союза уже не было, но традиции студенческой практики в колхозах ещё оставались. В колхозе тоже друг за дружку стояли горой, чтобы никто из старшекурсников или местных товарищей не обижал наших. Жили одной большой дружной семьёй.

— Каким Саша был другом?

— Хорошим другом был. Честным. Это, наверное, самое главное.

— Что значит честным?

— Дружить нужно честно — без лести, без корысти. Вот он был таким.

— О чём он мечтал в те годы, о чём вы все тогда мечтали, кем хотели стать?

— Это было очень тяжёлое время: распад государства, кругом хаос, неразбериха, останавливались предприятия, людям не платили зарплату по 6—8 месяцев, иногда дольше. Поэтому у нас у всех была одна мечта тогда — найти нормальную работу, где бы платили деньги, чтобы помогать родителям. Потому что тогда у родителей всех наших друзей были большие финансовые проблемы. Они, в основном, работали на шахтах, заводах, были учителя, врачи — и у всех были проблемы с деньгами. Поэтому основной целью было помочь родителям выжить — мечтали об этом.

— Он интересовался политикой в те годы?

— Нет, совсем не интересовался. У нас никто ею не интересовался тогда.

— Что было после техникума, как сложилась ваша жизнь?

— Он после техникума занялся бизнесом, насколько я помню из его рассказов, поставлял химию, тосол, антифриз на автозаправки. Я уехал работать на Север, в Россию, в Салехард. Но отношения мы всё равно поддерживали, общались.

— 2014 год. Сначала Майдан в Киеве, потом Русская Весна в Донецке. Вы следили за этими событиями?

— Да, конечно, следил, очень внимательно. Донецк — мой родной город, и мне было очень больно, что сюда шли эшелоны ВСУ уничтожать его. Один трус, я имею в виду Януковича, сбежал, другие трусы нелегитимно сели в свои кресла, добравшись до власти путём государственного переворота. Один бросил свой край, другие пришли его убивать. Защищать было некому, кроме простых парней, которым пришлось взять в руки оружие. Саша был среди них.

— Как он оказался в этом движении?

— Пошёл в ополчение защищать свой дом. Тогда был просто огромный народный порыв, все были воодушевлены, всё строилось только на патриотизме и вере в то, что всё получится. Многие наши с ним знакомые поступили так же: стали вооружаться, встали на блокпосты, чтобы сюда не заехали те, кто беспредельничал на Майдане, кто убивал там людей, крушил здания. Его заметили довольно скоро — он проявил себя как смелый, отважный человек. Человек, который мог принимать решения, и, самое главное, нести за них ответственность. Он мог принимать решения и отвечать за них, независимо от давления извне. У Саши были эти качества, и в будущем они ему помогали, когда большие чиновники хотели навязать ему своё мнение по тем или иным вопросам. Он мог им противостоять.

— Как он стал кандидатом на пост главы республики? Как это произошло?

— Могу рассказать, как конкретно это было. Саша был на боевых в Шахтёрске, получил ранение. Его перебинтовали, он был весь в грязи, в крови. Приехали люди, сказали «вас срочно вызывают в Ростов». Он приехал в Ростов, там встретился с двумя высокопоставленными российскими чиновниками. Они сказали, что именно его видят на посту главы ДНР. Вот такая была история. Это мне рассказывал сам Саша.

— Почему их выбор пал именно на него? Насколько я знаю, было ещё, как минимум, два кандидата.

— Думаю, здесь несколько факторов. Во-первых, он не был связан с бывшей донецкой элитой, не был от неё зависим. Насколько я знаю, другие кандидаты так или иначе были связаны. Во-вторых, он был военным по складу ума, по характеру, а уже тогда было понятно, что впереди война, что такой же истории как с Крымом не будет, поэтому во главе республики должен был быть одновременно человек из народа и человек военный. Опять-таки, на тот момент было много разных подразделений, у каждого был свой командир, каждый считал, что его подразделение самое значимое, самое героическое, и они не хотели никому подчиняться. И вот у Саши как раз был тот талант, который все эти подразделения объединил в одну армию-ополчение. Его уважали, потому что он всегда был на передовой, не отсиживался в Донецке, не прятался за спинами своих ребят. Думаю, из всех кандидатов он подошёл по совокупности факторов.

— Вы с ним общались в то время?

— Именно в то время уже довольно редко. Те телефоны, с которых он выходил на связь, уже не работали. Общались только через его личку — начальником его охраны был Дима Беркут, мы с ним были хорошо знакомы, жили в одном районе, он передавал мне просьбы через него. Через него он и попросил меня приехать в 2015 году. Я приехал 7 мая — и застрял здесь на семь лет.

Саша позвал меня в гости на День Победы — это был первый парад, который он принимал в качестве главы. Мы отметили его назначение, и он предложил мне остаться. Я, честно скажу, сразу же отказался.

— Почему?

— Потому что я ехал просто в гости, и никаких таких планов у меня и близко не было. На тот момент я уже жил в Сочи, у меня был свой бизнес, я занимался строительством, горизонтально-направленным бурением. Были кое-какие планы на новые бизнес-проекты. Я был типичным представителем среднего класса, не бедным, но и не сильно богатым, но всё необходимое для нормальной жизни у меня было. Я был очень далёк от политики к тому же. В мои планы совершенно не входило становиться министром в ДНР, потому что на Украине на людей сразу же заводились уголовные дела, давали большие сроки — да, заочные, но всё же, объявляли в розыск, они попадали под санкции, личные данные сразу засвечивались на «Миротворце». Кстати, на «Миротворце» меня записали в «оккупанты» сразу после назначения. Если все остальные министры были «сепаратистами», то я сразу стал «оккупантом». Видимо, украинцы не смогли выяснить, что я коренной дончанин, друг Захарченко, и уехал работать в Россию только после техникума, наверное, подумали, что меня прислали российские власти. Поэтому я не стремился в министры.

— Но в итоге вы согласились. Почему?

— Мы проговорили всю ночь тогда. Он сказал, что я ему нужен, очень просил остаться. Я видел, что ему очень трудно, времена тогда были очень тяжёлые: война, разруха, ежедневные обстрелы. Ему было трудно. Я это видел. И он мой друг. Поэтому я остался.

— Опыта работы на госслужбе у вас не было?

— Нет, никакого.

— Как вы, не имея опыта работы на госслужбе, решились занять пост министра, да ещё и в военное время?

— Тогда практически ни у кого из членов правительства, за очень редким исключением, не было такого опыта. У меня был опыт работы в строительстве, было соответствующее профильное образование, поэтому Саша попросил стать меня министром строительства и помочь ему. На тот момент разрушений уже было очень много, нужно было, чтобы профессионал занимался данным направлением. Предыдущий министр был больше по профилю коммунальщиком, он уже был в возрасте, его подводило здоровье, сил уже не хватало тянуть данное направление. Поэтому он сам попросился в отставку, его никто не выгонял. А Саша попросил меня остаться с ним. Для меня это было очень спонтанное решение, неожиданное.

— Что вы чувствовали тогда? Вы учились вместе в техникуме, обычные парни, никогда не интересовавшиеся политикой. И тут вдруг он глава республики, вы министр, кабинеты, подчинённые, о вас говорят в ведущих российских и западных медиа. По сути, вы уже тогда вошли в историю. Как это ощущается?

— Не знаю. Я никогда об этом не задумывался, вообще. Работал — и работал. Были задачи, которые необходимо было выполнять, я ими занимался. Работы было очень много, и задумываться о том, вошёл ли я в историю или нет, просто не было времени. Я никогда не стремился к славе, к публичности. Телевидение не любил вообще, интервью давать тоже не любил — это было сплошным мучением для меня. Мне всегда было гораздо легче поехать и показать свою работу, чем рассказывать о ней на камеру. И Саша был таким же. Я никогда не слышал, чтобы он задумывался и рассуждал о какой-то своей роли в истории. Телевидение, журналистов он тоже старался избегать всегда — конечно, не получалось, потому что он был главой. Но он гораздо лучше чувствовал себя с ребятами на передовой, чем перед телекамерой.

— После назначения на должность вас внесли в санкционные списки западных стран? Как санкции отражаются на повседневной жизни?

— Кажется, меня куда-то внесли, да. Но я никогда не интересовался куда именно. Мне это не мешало никак. Банковских счетов, недвижимости за рубежом у меня нет. Отдыхать можно и в России. Я очень люблю Россию — она огромная, дай Бог, чтобы хватило жизни всю её увидеть. Так что я не переживал насчёт санкций.

— Вы знали его до того, как он стал главой республики, вы знали его после этого. Власть изменила его?

— Нет, совсем не изменила. Он каким был, таким и остался — простой донецкий парень. Должность и тот статус, который у него был, в худшую сторону его не изменили. Даже наоборот — он стал больше помогать людям, потому что появилось больше возможностей это делать. Помню, у нас был преподаватель истории в техникуме, Лебедев его фамилия, у него была онкология — Саша узнал об этом, нашёл ему хороших врачей, дал деньги на лечение. Это только один случай, но их, на самом деле было много. Мы часто с ним ездили в техникум, навещали преподавателей, которые нас ещё учили, приходили на уроки к ним. В нём была человечность и доброта.

Или вот такой случай был. Мы собрались ехать в Грозный к Рамзану, застряли на границе, провели там несколько часов. Он захотел есть, мы пошли в самый обычный ларёк, который тогда стоял на Мариновке, он попросил отварить ему пельмени, сидел, ел их из пластиковой тарелки и ждал, когда нам разрешат выезд на территорию РФ. То есть, заносчивости, высокомерия, требования какого-то особого отношения к себе у него не было.

— Я не очень поняла сейчас. А кто не разрешал главе республики пересечь границу республики? Как такое вообще возможно?

— Один из московских «друзей» Саши сделал всё, чтобы мы не доехали до Рамзана. Мы просидели четыре часа на таможне, но нас так и не выпустили. Тогда к нам приехал замминистра МВД Чечни, который с нами сейчас воюет, Апти Алаудинов. Он набрал Кадырова, Саша с ним в телефонном режиме пообщался очень хорошо, рассказал, что нас не выпускают, благодаря тому человеку. Чуть позже я ездил в Грозный сам, потому что Саше так и не дали возможности встретиться с Рамзаном. Саша передал ему книгу в подарок, я от его имени отдал её Адаму Делимханову. Помню, что не мог ещё прочитать, что там Саша написал в дарственной надписи на книге — почерк у Сашки был как у врача.

— А кто не давал встретиться и почему?

— Один из московских «друзей» Саши. А почему не давал — наверное, во-первых, не хотел, чтобы между двумя сильными независимыми лидерами установились дружеские отношения, возможно, усматривал в этом какую-то угрозу, а, во-вторых, не хотел, чтобы информация о реальном положении дел, о реальных проблемах дошла до президента России из других уст, а не только из его.

— Каким было его окружение все эти годы и как люди попадали в его ближний круг?

— В ближний круг, в основном, входили боевые товарищи, которые воевали с ним рядом. Он сохранил их возле себя, и опирался на них. Кто-то стал депутатом, кто-то мэром города, кто-то, как товарищ Тимофеев, министром. Рядовые бойцы, которые с ним были, в основном зашли в РГСО, обеспечивали его сопровождение и личную охрану. То есть, в основном, это были военные люди.

— Он доверял им больше, чем гражданским?

— На войне качества людей проявляются гораздо чётче, как плохие, так и хорошие. Сразу видно человека, по поведению. И смелость, и трусость, и жадность — всё видно сразу, потому что в мирное время все эти качества можно скрыть, а в военное нет. Вот даже наше небольшое подразделение — 20 человек — жили в одном доме, ели из одних тарелок, и когда живёшь в одном помещении, узнаёшь людей гораздо ближе, чем когда видишь раз в неделю на совещании.

— Вы уже упомянули Александра Тимофеева, министра доходов и сборов. Как он попал в ближний круг и как стал главным человеком, отвечающим за экономику в Донбассе? «Ташкент» был живым воплощением коррупции, даже на самом внешнем уровне — в своём белом мундире и дочерью на Bentley Bentayga посреди истекающего кровью, обстреливаемого города.

— Всё это началось позже. В 2014—15 годах нужен был человек, который сможет сформировать бюджет. Наши пенсионеры были заблокированы от украинских выплат, наш бюджет был на нуле. К «Ташкенту», я так понимаю, было определённое доверие, потому что в «Оплоте» он как раз отвечал за материально-техническое обеспечение подразделения и, наверное, показал себя неплохим хозяйственником. Поэтому ему доверили это направление. Тем более, насколько я понимаю, предприниматели, которые были зарегистрированы в украинском юридическом поле, не сильно горели желанием платить здесь налоги, а он как человек уже военный тогда, со своими бойцами мог своим устрашающим видом убедить, что это делать надо.

Потом он втёрся в доверие, целыми днями находился у Саши в кабинете. Старался, чтобы никто, кроме него, не доносил до Саши никакой информации. И охрану, которая Сашу сопровождала, настроил так, чтобы никто из «ненужных» людей не заходил к нему в кабинет, не подходил на улице или на каких-то мероприятиях. По сути, речь шла об информационной блокаде. Расскажу такой случай.

Мы как-то ехали с Сашей с охоты, проезжали мимо Зугрэса. Я сказал, что город к зиме никто не готовит, все службы, которые должны этим заниматься — «тимофеевские», но они не делают ничего. В городе есть станция, от которой люди получали тепло, она была на балансе Минугля. Летом никто никаких подготовительных работ там не вёл, осенью её передали на баланс Донбасстеплоэнерго. При этом у этого предприятия Миндох арестовал за неуплату налогов всё движимое имущество, и они никуда не могли выехать, ничего сделать. Все три организации — Минугля, Миндох, Донбасстеплоэнерго — курировались «Ташкентом». В старом городе на тот момент проживало 14—15 тысяч человек, и они могли остаться зимой без тепла, у нас был бы Алчевск №2, но люди проклинали бы не Тимофеева, а главу республики, который это допустил. Но Саша ничего об этом не знал, он ему просто ни о чём таком не докладывал. Он набрал Тимофеева, жёстко отодрал его, город начали готовить к зиме на следующий день. Да, дали тепло с опозданием, но всё-таки дали. Если бы он не узнал и не принял срочных мер, мы могли бы заморозить этот город, людей пришлось бы эвакуировать.

Поэтому, да, поначалу он ему очень доверял. В последний год те железные факты, которые приходили к Саше, это доверие подорвали, он ему уже не доверял.

— Он устраивал информационную блокаду. Ну а как же интернет, соцсети? Можно же было там находить информацию о реальном положении дел?

— Я думаю, он не читал это всё. У него даже телефона не было. Телефон был у охраны. Он книги любил читать, а не интернет.

— А новости он откуда узнавал?

— В основном, со слов Тимофеева и Трапезникова. Медийку курировал Трапезников, он делал срезы новостей текущих, тех, которые могли заинтересовать Сашу, и заносил ему.

— После гибели Захарченко, против Тимофеева анонсировались уголовные дела, его обвинили в коррупции, злоупотреблении служебным положением, незаконным завладением чужим имуществом. В официальных СМИ ДНР называлась сумма ущерба порядка пяти миллиардов рублей. Однако всё затихло, никакого наказания он не понёс. Почему так?

— Самому интересно. Я не знаю, почему ничего не сделано в отношении него, если человек принёс республике столько вреда. Понятия не имею, почему его не наказал Пушилин.

— В России «Ташкента» приговорили к трём годам тюрьмы. Вы как к этому относитесь?

— Наказали не за то, что нужно. Не за тот вред, который он тут принёс, а за мошенническую схему на территории РФ. За эту схему, может, три года и достаточно, а может, вообще не нужно было наказывать. А за то, что он здесь сделал — это очень малый срок.

— Теперь он собирается подавать на УДО, и говорит, что поедет на фронт освобождать Донбасс. Верите в это?

— Нет, конечно. Он толком никогда не воевал, не думаю, что в таком возрасте человек поменял своё мировоззрение и решил встать на защиту Родины. Думаю, это просто предлог, чтобы оказаться на свободе.

Продолжение нашей беседы здесь.