«Вы о нас, мамонтах, ещё пожалеете»
Егор Лигачёв в ноябре прошлого года отметил столетний юбилей. Он умер в пятницу, 7 мая 2021 года, в день, когда исполнилось 36 лет со дня официального начала последней советской антиалкогольной кампании, в которой принял настолько деятельное участие, что многим в основном этим и запомнился. Ещё одна роль Егора Лигачёва, в которой его навсегда и, кажется, не вполне заслуженно «зафиксировало» общественное мнение, — это роль советского консерватора и коммунистического ортодокса: Лигачёв и был им, и одновременно, парадоксальным образом не был.
В момент прихода к власти весной 1985 года Михаила Горбачёва ни у кого не возникало сомнений в том, что 64-летний томский коммунист Егор Лигачёв — часть его команды. Карьерный политработник, в 1983 году он перебирается в Москву с должности первого секретаря Томского обкома КПСС, которую до этого занимает более 17 лет, на позицию завотделом организационно-партийной работы ЦК. До этого, в 1961—1965 годах, Лигачёв уже работал в Центральном комитете, а затем, по его словам, несколько раз получал предложения покинуть родную для него Томскую область и вернуться в столицу, но отвергал их до появления таких руководителей, как Юрий Андропов и Михаил Горбачёв. Первый из них, собственно, рекомендует вернуть Лигачёва на работу в ЦК, а второй сообщает ему об этом решении. В декабре 1983 года Егор Лигачёв становится секретарём ЦК КПСС по организационно-партийной работе и идеологии. В 1985 году он горячо поддержит избрание Михаила Горбачёва генеральным секретарём: «Михаил Сергеевич Горбачёв, несомненно, обладает всеми чертами крупного политического деятеля... Выдвижение М.С. Горбачёва вызовет чувство гордости в нашем народе, поднимет авторитет политбюро ЦК КПСС». Всего через семь лет Егор Лигачёв будет говорить об этом как о своей «самой большой кадровой ошибке».
Антиалкогольная кампания начинается меньше чем через два месяца после избрания Горбачёва генеральным секретарём. За ней снова маячит тень Андропова: он ещё в 1982 году направляет Леониду Брежневу записку о необходимости усиления борьбы с пьянством, а будучи генсеком, делает первые, в основном дисциплинарные шаги, направленные на ограничение распития в рабочее время. Но вся мощь советской, партийной и пропагандистской машины обрушивается на пьющих граждан и производителей алкоголя 7 мая 1985-го: в этот день приняты постановление Политбюро ЦК «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» и постановление Совета министров СССР «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма и искоренению самогоноварения».
Егор Лигачёв вместе с Михаилом Соломенцевым — главные «застрельщики» антиалкогольной кампании. Они полагают, что упадок морально-этического уровня «строителей коммунизма» (которому способствует, в том числе и пьянство) — одна из причин стагнации советской экономики.
Пожилые, но пламенные большевики в известной мере путают причину со следствием, но в руках у них пугающие цифры растущего роста потребления алкоголя на душу населения (10 литров на человека к 1984 году — практически вдвое больше, чем в Российской империи, и значительно больше, чем в большинстве европейских стран, причём с заметным преобладанием крепких напитков), а также данные о корреляции пьянства и продолжительности жизни. Они решительно приступают к делу, за которое будут ненавидимы: самогоноварение преследуется, производство алкогольных напитков сокращается за три года кампании почти вдвое (за предыдущую пятилетку — менее чем на 15%), продажа алкогольных напитков ограничивается несколькими часами, сеть торговли ими сокращается.
Водку становится трудно купить, а там, где она есть, платить за неё приходится дороже: к августу 1986 года самая дешёвая «пол-литра» стоит 9 рублей 10 копеек. В популярном стишке брежневских времён впору менять адресата: «Передайте Кузьмичу, нам и 10 по плечу». Как и сухой закон в Соединённых Штатах, советская антиалкогольная кампания не останавливает пьянства — хотя и несколько сокращает его и даже позволяет чуть выровнять кривую смертности. При этом бюджет несёт колоссальные потери в связи с сокращением доходов от торговли алкоголем, а производство в ряде случаев просто разрушается — речь, в частности, идёт о сокращении площадей виноградников (в том числе, примерно на четверть на территории России). Инициаторы кампании позже станут оправдываться, говоря, что в основном заменяли технические сорта на столовые и достигли общего сокращения площади виноградников на 50 тыс. гектаров — с 1 млн 260 тыс. до 1 млн 210 тыс. Но в некоторых регионах бывшего СССР эти потери не восполнены до сих пор. А к 1988 году, когда советское правительство оказалось вынуждено свернуть кампанию, борьба с пьянством и производством алкоголя оказалась в итоге мерой не столько оздоровления, сколько раздражения общества. Сам Егор Лигачёв признает позже, что для искоренения или хотя бы ограничения пьянства «нужны были долгие годы активной, умной антиалкогольной политики».
1 июля 1988 года Егор Лигачёв совершит ещё один шаг, закрепивший за ним позицию в топе рейтинга «антигероев» позднего СССР: он прервёт выступление первого заместителя председателя союзного Госстроя Бориса Ельцина на XIX партконференции словами, которые станут буквально крылатыми: «Борис, ты не прав». Лигачёв, сидящий в президиуме за спиной оратора, не ограничивается этой ремаркой: «Нельзя молчать, потому что коммунист Ельцин встал на неправильный путь. Оказалось, что человек обладает не созидательной, а разрушительной силой. Его оценка процесса перестройки, подходы и методы работы признаны в партии несостоятельными и ошибочными. Есть в его выступлении разумные предложения. Но в целом оно свидетельствует о том, что ты, Борис, не сделал правильных политических выводов».
Лигачёвское «Борис, ты не прав» превратит его едва ли не в символ консервативной оппозиции Ельцину, популярность которого в этот момент растёт тем быстрее, чем резче он отмежёвывается от товарищей по КПСС.
Ситуация для Лигачёва не перевернётся после того, как популярность Ельцина пойдёт на спад. Исключённый из ЦК в июле 1990 года Михаилом Горбачёвым, он надолго уйдёт в тень во время и после распада СССР, позже вернётся в политику ради участия в коммунистическом движении, войдёт в ЦК КПРФ и даже будет депутатом Госдумы третьего созыва. Лично многие, безусловно, переоценят его выступление на партконференции в 1988 году, но публично никто так и не произнесёт: «Егор, ты был прав» — ведь, несмотря на все филиппики по поводу 1990-х, Борис Ельцин официально продолжает считаться демиургом современной России.
Между тем Егор Лигачёв сыграл далеко не последнюю роль в выдвижении Бориса Ельцина. Сам Лигачёв говорил, что присмотреться к первому секретарю Свердловского обкома КПСС ему ещё в 1983 году рекомендовал Юрий Андропов. В 1985 году Лигачёв посещает Ельцина в Свердловске, и после встречи с ним воодушевлённый ночью звонит Горбачёву: «Это наш человек, надо брать его!» В первой половине горбачёвского правления Егор Лигачёв — один из архитекторов перестройки. Его коммунистическая ортодоксальность никак не мешала ему поддерживать начинания генерального секретаря, в том числе и кадровые. Ельцин после скандала с его участием в ЦК в конце 1987 года был снят с должности первого секретаря Московского горкома КПСС, но в 1988 году назначен в Госстрой. Ельцин горько переживает опалу и даже в разгромной речи на партконференции находит возможность частично признать свою неправоту — так что реплика Егора Лигачёва о его неправоте может трактоваться как реакция разочарованного старшего товарища. Но за пределами зала заседаний Борис Ельцин в это время воспринимается как гонимый борец за справедливость, и Лигачёв становится практически его фольклорным антагонистом. «Нас не объегоришь, нас не подкузьмишь!» — пишут студенты на транспарантах во время протестных митингов в Москве в 1989—1990-х.
Виталий Коротич, который в мае 1986 года при поддержке Егора Лигачёва стал главным редактором «Огонька», скажет:
«В характере Лигачёва не было подлости, он говорил, что думал. Он не был человеком для тайного заговора и переворота, а хотел открыто перетянуть на свою сторону большинство в Политбюро и ЦК».
К лету 1990 года это стало невозможным: во влиянии на генерального секретаря Лигачёв, по-видимому, не мог больше соперничать с другим Егором — главой «Московских новостей» и членом ЦК Яковлевым, а с другой стороны — с набирающими вес силовиками. Уйдя в отставку, Лигачёв перестанет общаться с генеральным секретарём. Затем, не будучи «человеком тайного заговора и переворота», поддержит ГКЧП — но не станет делать этого публично, сохраняя, по-видимому, ортодоксальность не столько в вопросах идеологии, сколько в части человеческой порядочности.
Принадлежность к коммунистам не помешает Егору Лигачёву неоднократно высказываться в поддержку малого бизнеса и среднего класса, как фундамента политической стабильности.
Простить Горбачёву он не сможет не столько свою отставку, сколько политическую пассивность в критические моменты. «Возможно, что особая забота о своём „историческом облике‟ и впрямь порой удерживала Горбачёва от решительных, необходимых, но непопулярных мер. Это, как известно, оборачивалось большими бедами»,— напишет он в воспоминаниях, опубликованных в 1999 году. «Так ты говоришь, что я вымирающий динозавр? Мамонт? А ты не задумывался над тем, что после эпохи динозавров начинается эпоха крыс? Вы ещё о нас, мамонтах, пожалеете!» — ответил он однажды Виталию Коротичу.
Иван Тяжлов
