Зияющие пустоты. Озвученная постфактум официальная аргументация в пользу доски Маннергейма лишь подтвердила обоснованность её демонтажа

Уже после того, как скандальную доску Маннергейма убрали с питерского фасада с глаз долой, стали проясняться официальные мотивы её установки. Об этом в большом интервью «Комсомольской правде» высказался тогдашний секретарь Совбеза РФ Сергей Иванов, который лично присутствовал при открытии этого памятника и, очевидно, был одним из инициаторов его создания.

И хотя это разъяснение оказалось несколько запоздалым, все же и сегодня весьма любопытно понимать – чем руководствовался чиновник такого высокого уровня, когда поддержал столь неоднозначный проект.

Глубоко уважаю Сергея Борисовича как крупного государственного деятеля России, одного из ближайших сподвижников Владимира Путина. Тем не менее, его аргументация в пользу доски Маннергейма, которую он озвучил только постфактум, показалась мне крайне неубедительной, а местами и вовсе странной.

Судите сами.

«КП»: Вы принимали участие в открытии доски Маннергейма в Петербурге, которую на днях все-таки убрали со здания Военной академии и перевезли в музей Первой мировой войны в Царском Селе. Вы не считаете, что появление этой доски в Петербурге было ошибкой? Люди этого не поняли…

С. Иванов: «Согласен, наверное, надо было заранее объяснить людям элементарные вещи, связанные со знанием истории. У нас народ, к сожалению, часто историю либо не знает, либо, даже когда узнает какие-то отдельные факты, не хочет их признавать в упор».

Вообще говоря, правила хорошего политического тона и государственная мудрость требуют от официального лица высокого ранга прямо обратного – предельно уважительного отношения к собственному народу и к его умственным способностям. Чего в этом фрагменте, к сожалению, не наблюдается. Более того, делать предположения, что наш народ не знает «элементарных вещей», связанных с историей Великой Отечественной войны, может себе позволить, разве что, полностью отвязанный телеканал «Дождь», проводящий кощунственные опросы насчет необходимости обороны Ленинграда от немецких и финских агрессоров.

В любом случае, в данном отрывке никакого позитивного и убедительного обоснования необходимости открытия в СПБ такого памятного знака не содержится. Но, пойдем дальше:

С.Иванов: «Против установления памятного знака Маннергейму протестовала очень узкая, маргинальная часть населения, представленная такой незарегистрированной партией, как «Другая Россия». Обливали доску краской, занимались вандализмом».

Не знаю, откуда Сергей Борисович взял такие данные. Всё, что было по этому поводу в открытой печати и на интернет-форумах, прямо говорит об обратном. Огромное число граждан с явным недоумением, а порой и с абсолютно понятным возмущением восприняло установку в городе памятника одному из главных пособников Гитлера в деле удушения Ленинграда и массового уничтожения его населения. Более того, утверждение г-на Иванова о том, что против памятника «протестовала очень узкая, маргинальная часть населения», фактически равнозначно обвинению большинства россиян в полном отсутствии у них исторической памяти. Ибо только люди начисто лишенные таковой могут быть индифферентны к увековечиванию памяти одного из вражеских главарей, непосредственно виновного в гибели сотен тысяч их ближайших родственников.

В любом случае и эта фраза ничего не добавляет в плане внятной аргументации в пользу установки доски.

С.Иванов: «Главная фальсификация в том (даже некоторые СМИ ее допускали), что доску установили финскому маршалу Маннергейму. Вранье полное! Это памятник русскому генерал-лейтенанту Маннергейму. Нельзя отрицать, что Маннергейм очень много сделал для Российской империи. Он Георгиевский кавалер. А все Георгиевские кавалеры у нас увековечены на досках в Георгиевском зале Кремля. Конечно, Маннергейм фигура противоречивая. Но это пример того, как жизнь людей, и не только простых, была кардинально изменена, исковеркана октябрем 17-го года».

Если означенная мемориальная доска была установлена какому-то другому Маннергейму, а не кавалеру гитлеровского железного креста, командовавшему финскими войсками, участвовавшими в смертоносной блокаде Ленинграда, то я готов немедленно снять шляпу перед Сергеем Ивановым и принести ему свои глубочайшие извинения. Но не сниму и не принесу. Потому что Маннергейм это тот самый - закадычный друг бесноватого Адольфа.

А Сергей Борисович этим раздвоением исторической личности вносит изрядную и вряд ли оправданную новеллу в мировые традиции поминовения предков. Которые заключаются в том, что каждую историческую личность всегда оценивали по совокупности всех её деяний. И только с учетом этого решали - ставить ему памятник, или нет. Было бы странно, если бы было иначе. Тогда, например, в Германии должны были бы повсеместно стоять памятники тому же Гитлеру, который до начала войны и массовых зверств действительно многое сделал для объединения страны и благополучия всех немцев. Но немецкий народ не поставил ему за это ни одного памятника, потому что хорошо помнит – к чему этот деятель в конечно счете привел Германию. И поступил совершенно логично и правильно.

Так почему же от русского народа требуют прямо противоположного – ставить памятники «красивому» периоду в жизни какого-то, начисто забывая о том, что он натворил потом? Не думаю, что такое насилие над историей можно считать оправданным. И, тем более, законным аргументом в пользу таких мемориальных решений.

Таким образом, благодаря Сергею Борисовичу Иванову, широкая общественность, в том числе и автор этих строк, пусть и постфактум, но получила возможность из первых рук выяснить официальную точку зрения на мотивы установки доски Маннергейма. И оценить её убедительность. Что касается вашего покорного слуги, то инициатор этого начинания меня убедил лишь в том, что была совершена серьезная ошибка. Которую желательно честно признать во избежание повторения подобных нелепостей. А не спасать честь своего мундира, обвиняя собственный народ в недостатке исторических познаний и чрезмерной «упертости». Надеюсь не надо напоминать, что эта «упертость» стоила нам двадцати семи миллионов жизней? В том числе и четырех жизней членов моей семьи.